А.Л. Чижевский

«Космический пульс жизни. Земля в объятиях солнца. Гелиотараксия»

Москва «Мысль» 1995

Часть III., Глава I. От астрологии к космической биологии

Может быть, первый человек, посмотревший внимательно на звездное небо, распростертое над ним в тишине темно-синей ночи, понял, что хор движущихся в вышине светил составляет нечто общее с его подножием — Землею и не может поэтому не иметь с нею прямой, хотя и невидимой связи. Из такого элементарного наблюдения, подкрепленного доводами самой непритязательной логики, родилась та «мнимая» паука, которая называется астрологией. Все народы прошли через эту прелиминарную стадию звездоведения, стоящую между астролатриею[1] , или поклонением звездам, и астрономией, или наукою о небе.

У аккадийцев в Месопотамии, за 2000 лет до н. э., затем в Вавилонии и Ассирии, Индии, Персии и Египте мы находим первые следы звездочетства, помогавшего царям, полководцам и простым людям при разрешении сложных вопросов, касавшихся страны и жизни. Только одно племя иудеев безразлично относилось к астрологии, звездные глубины ночного неба ничего не говорили их духу, и, как следствие этого, вся космогония их, все их мировоззрение носило тяжелый и угнетающий характер. Лишь число «семь» навсегда приковало их внимание.

Своего пышного расцвета астрономическое знание достигло у халдеев. Они учили, что земные явления лишь отражают движение небесных светил, действие которых на Землю неодинаково. Солнце и Луна своими размеренными, правильными движениями чертят постоянные линии, ткут основу земной жизни. Остальные пять планет определяют собою все случайное и временное. Совместным влиянием семи планет прядутся сети жизни. От их влияния зависят лето и зима, дождь и засуха, жизнь и смерть, способности и свойства человека. Расположение планет в час рождения определяет всю дальнейшую жизненную карьеру. Ввиду того что это расположение никогда не повторяется в совершенной точности, никогда два дня, два человека, два цветка не бывают тождественны. Но если все явления в подлунном мире вызываются движением планет, то, зная эти движения заранее, сведущие люди всегда могут предсказать грядущий ход событий. Так возникли искусство или наука, которые в течение нескольких тысячелетий неустанно приковывали к себе внимание всего культурного человечества и считались божественным венцом человеческого знания.

С незапамятных времен могущество халдейских жрецов было связано с искусством изощренного наблюдения, которое в конце концов превратило их религию в астрономию. Понятно поэтому, что древние греки и римляне, ознакомившись с халдейскою мудростью, с величайшим почетом и удивлением отзывались об астрономических познаниях халдеев.

Зерно астрономической магии было в свое время занесено в Грецию. Гадание по звездам, определение по ним счастливых и несчастливых дней, предугадание судьбы человека по положению созвездий в час его рождения и все то, что относится к астрологической мантике, в Греции долгое время было неизвестно. Астрологическое учение стало распространяться там только со времен Александра Македонского. Здесь в народном сознании возник догмат о «всемирной симпатии» — основном свойстве мира, связывающем узами все предметы и явления Вселенной. Догмат этот возник как результат мудрости халдейских астрологов, преломленный через призму первоначальной греческой философии и окончательно оформившийся в V и IV вв. до  н. э.

Ионийские мыслители устанавливают догмат единого происхождения Вселенной из единого одушевленного вещества, подкрепляя своими философскими концепциями постулат бессознательной веры этого независимого и самолюбивого народа, бывшего на «ты» со всем бытием. Гераклит (конец VI—начало V в. до н. э.), считая человеческую душу «искрой звездного естества», тем самым учил, что в человеческой душе живет и действует тот же огонь, который сияет в далеких звездах. Учение Гераклита значительно содействовало научному обоснованию догмата всемирной симпатии, получившего еще более достоверное и наглядное подтверждение в ряде философских положений Эмпедокла (V в. до н. э.). Его учение о четырех стихиях, комбинации которых создают все существующее в мире, дополненное Аристотелем (384—322 до н. э.), становится одной из важнейших аксиом астрологического знания. Наконец, теория «излияния» Эмпедокла, согласно которой предметы влияют даже на далеких расстояниях один от другого и человек может воспринимать излияния звезд, послужила руководящим принципом астрологии. И теория эта была приемлема грекам еще потому, что она стояла в полном согласии с современной греческой физикой: так, Эпикур (341—270 до н. э.) объяснял зрительные ощущения постоянными отделениями от предметов «призраков», влияющих на орган зрения,— теория развития выразилась через много столетий в теории «истечения» Ньютона (1643—1727), получив в несколько видоизмененной форме математическую базу в трудах Планка (1858—1947) и Эйнштейна (1879—1955). Ионийские мыслители и их последователи, исходя из непосредственных наблюдений природы и дополняя их железной логикой мышления, охватили основные философские и научные проблемы, над разрешением которых тщетно бьется человечество вот уже свыше двух тысячелетий.

Из Греции астрология проникает в Рим. Божественная сила звезд в умах римлян признавалась несомненной, и сила эта распространялась на всех людей благодаря могучему и таинственному «влиянию», как впоследствии говорили римляне. Звезды были для них не только знаками, по которым можно было судить о наступлении благоприятного времени для того или другого дела, но они воздействовали и на интимную жизнь человека, влияя на его душу и тело. Убеждение в последнем позволило позже Петосирису обогатить астрологию астрологической медициной. И разве в современном нам термине «инфлюэнца»[2] не слышится отголосок магической связи между явлениями?

Римские императоры, ученые, поэты, писатели, историки имели недюжинные познания в астрологии. Вергилий (70 до н. э.— 19 н. э.), Проперций (ок. 50 — ок. 15 до н.э.), Овидий (43 до н. э.— ок. 18 н. э.) охотно излагают их своим читателям. В эпоху Траяна знаменитый историк Тацит (54—130) самый выдающийся ум того времени, осторожно высказал свое суждение об астрологии, полагая, что в ней есть зерно истины и что астрология уже дала явные доказательства своей правдивости в различные времена. Сенека (ок. 4 до н. э.— 65 н. э.) признавал влияние планет и звезд на жизнь человека. Септимий Север, Каракалла и Александр Север относились к астрологии настолько благосклонно, что были разрешены школы астрологического искусства. С другой стороны, из сочинений Цицерона (106 — 43 до н. э.), Секста Эмпирика (конец II — начало III в.), Плиния Старшего (23—79) видно, что астрология в Риме зачастую подвергалась осмеянию и даже гонениям, как, например, во времена императоров Клавдия, Вителлия, Веспасиана.

Стоик Посидоний (135—51 до н. э.), современник Цицерона, претворил астрологию из ведомства в общую и универсальную теорию природных сил и стал подлинным философом астрологии. На почве римского государства астрологии было суждено достигнуть пышного расцвета, стать центральной умственной силой во всей стране, получив официальную санкцию от императора Августа, и послужить причиною пролития первой крови за астральную веру, которая, как и для всех верований, явилась вернейшим, надежнейшим и долговечным цементом, несмотря на все гонения и преследования. Астрологии не чуждался и знаменитый грек Клавдий Птолемей[3] (ок. 90 — ок. 160), живший в Александрии во II в., который посвятил ей свое второе главное произведение. Но он оградил астрологию от науки, подобно тому как Посидоний оградил ее со стороны философии. Птолемею же астрология обязана той систематизацией, которая придала ей подобие подлинной науки. И если греческая образованность и греческая философия послужили прочным фундаментом, на котором развивалось магическое знание, то, с другой стороны, чуткая и боязливая в религиозных делах душа италийца болезненно сознавала себя окруженной постоянным током отовсюду изливающихся божественных сил и на этой-то почве внутреннего верования астрология только и могла получить такую всеобщность и необычайную популярность в частной и политической жизни Рима.

Влияние астрологии распространилось и на христианских мыслителей. Так, Ориген (185—253), комментируя книгу Бытия, доказывает, что звезды не бывают созидательницами человеческой судьбы, а лишь ее предвозвестницами, повторяя этим применительно к христианскому учению корифея неоплатонизма Плотина (205— 270). «Движение звезд,— учил этот последний философ античного мира,— предвещает судьбу каждого, но не создаст ее, как неправильно понимает толпа». В продолжение всего средневековья астрология своею практической стороною поддерживала в обществе интерес к астрономическим наблюдениям. И действительно, наибольший расцвет астрологии мы видим в Западной Европе в XIII, ХIV и XV столетиях. При дворах европейских государей и в виднейших университетах, в Падуе, Париже астрология процветает как самостоятельное научное знание, несмотря на оппозицию многих просвещенных противников, например Савонаролы (1452—1498), Пико делла Мирандолы (1463—1494) и др.

В XV и XVI вв. астрологией занимались выдающиеся умы. Так, Тихо Браге (1546—1601), величайший скандинавский астроном, основатель практической астрономии, научную деятельность до известной степени посвятил развитию и утверждению астрологии. В своей вступительной речи в Копенгагенском университете он открыто заявил: «Кто отрицает влияние звезд, тот отрицает мудрость и противоречит самому явному опыту». Несмотря на нападки и гонения, которым подвергся Тихо Браге, он до конца жизни сохранил твердую веру в астрологию и бранил тех, кто отрицал ее. Он говорил по адресу богословов и философов, пытавшихся опровергнуть астрологическое учение: «Что извиняет этих людей — это их невежество, как в астрологии, так и в обыкновенном искусстве здравого суждения».

Образованнейший человек своего времени Генрих фон Ратцау (1526—1598) был восторженным приверженцем астрологии. Он составил два учебника по астрологии, написал историю ее развития и издал обширный трактат по астрологическому знанию. Затем, необходимо указать на знаменитого немецкого гуманиста, реформатора Филиппа Меланхтона (1497—1560), бывшего также выдающимся и высокообразованным сторонником астрологии. Состоя профессором греческого языка в Виттенбергском университете, он открыл в нем курс лекций по астрологии, которые пользовались исключительным успехом, и в 1559 г. вышел второй курс его лекций. Даже Фрэнсис Бэкон (1561 —1626), знаменитый английский философ, который одним из первых постиг великое значение эксперимента в естествознании, полагал, что астрология имеет все права на существование. Не отрицая возможности того, что великие земные события, как-то: эпидемии, наводнения, землетрясения, войны, восстания или переселения народов — могут быть вызваны планетным влиянием, он, однако, настаивал на преобразовании астрологии и находил нужным уточнить тот способ вычисления, к которому в то время прибегали. Во многих университетах астрологии отводили почтенное место, а в Болонье и Падуе существовали отдельные кафедры астрологии.

Один из величайших ученых человечества, Кеплер (1571 — 1630), был не только замечательнейшим «математикусом», как он скромно именовал себя, но и проницательнейшим мыслителем и даже придворным астрологом. И хотя астрология давала ему средства к жизни, кто посмеет упрекнуть этого честного и прямого человека, не знавшего компромиссов со своею совестью, в том, что астрологией он занимался исключительно из-за денег? Те, кто изучили творения Кеплера, отвергнут это. Кеплер занимался и интересовался астрологией потому, что в основе своей она имела ту истину, которую Кеплер поставил краеугольным камнем своего философского представления о мире, о чем он писал в гениальном произведении, где изложил свой третий закон планетных движений (1619). Он являлся сторонником того убеждения, что существует общее начало, управляющее мировой жизнью, отдельные части которой крепко связаны между собой. Он направил свой творческий энтузиазм к объяснению устройства Космоса, который, по его мнению, покоился на принципе численных соотношений пифагорейцев. И это он доказал в открытых им великих и простых кеплеровых законах планетных движений.

Много выдающихся людей в то время распространяли и проповедовали астрологическое учение. Укажем еще на нескольких. Теофраст Бомбаст, иначе Парацельс (1493—1541), и Кардано (1501 — 1576), будучи ярыми приверженцами астрологии, соединили свои знания с алхимией, медициной и математикой. Нострадамус (1503—1566) также был великим медиком своего времени и знаменитым астрологом. Последним крупнейшим астрологом того времени считается Жан Батист Морен (1583—1656).

Увлечение астрологией охватило королей и владетельных князей того времени. К ним мы можем причислить Карла V. Рудольфа II, Карла IX, Генриха IV, Фридриха II. Луизу Савойскую, Екатерину Медичи и многих других. За средневековый период своего развития астрология создает ряд теории — теорию жилищ, теорию экзальтации и депрессий, теорию аспектов, теорию терминов и пр. Основное стремление их — найти регулятивы для оценки влияния всех планет на человека и его дела. Для этой цели нужно было поставить их в условия взаимодействия и определить те или иные силы их влиянии, которые могли в зависимости от целого ряда обстоятельств складываться, вычитаться, уничтожаться и т. д. Останавливаться на рассмотрении этих теорий мы не будем, укажем лишь, что теория экзальтации и депрессий пользовалась значительной популярностью. Об этом свидетельствует само слово «экзальтация», сохранившееся во всех языках в его первоначальном астропсихологическом смысле — увеличения или углубления психической энергии. Согласно этой теории, планеты влияют на человека, возбуждая или подавляя в нем те или иные душевные качества. Не менее любопытна и теория аспектов, в которой виден след вторжения в астрологию математического мистицизма Пифагора. Эта теория гласит, что планеты влияют не только на Землю и ее обитателей, но и друг на друга. Таков прямолинейный вывод из догмата всемирной симпатии, относящийся к нему точно так же, как теория пертурбаций относится к принципу всемирного тяготения

Что можно было бы возразить против догмата всемирной симпатии, гласящего, что все части мироздания солидарны между собою, что часть подобна целому и зависит от него, что огонь сознания и огонь небесных светил родственны, что наше тело связано прочными узами родства с окружающими его стихиями, которые в свою очередь подвергаются влиянию космических сил? Ведь на этом догмате покоилось все миросозерцание греков и потом— римлян. Поэтому-то становится понятным, что, несмотря на ряд изумительных открытий в области математики, астрономии, физики, механики, медицины и других естественных дисциплин, теория о невидимых, неощутимых влияниях и излияниях сделалась единственной и основной для объяснении сил, действующих в физическом и психическом строе человека. В чем же заключалась таинственная и могучая сила астрологических постулатов, навязываемых людям вопреки всяким разумным методам доказательства? Где же таится зародыш астрологических верований, более 20 веков волновавших человеческую мысль? Возникает также вопрос: умерла ли эта наука древности бесследно, не оставив в обширном строе человеческих знаний ярких памятников своего бытия, может быть изменившихся в форме выражения, но принципиально тождественных с первоначальными постулатами астрологии? И если нет, то не послужила ли астрология с ее всеобъемлющим догматом побудительным стимулом, принудившим человеческую мысль к отысканию аналогичных принципов в сфере точного знания?

В умах астрологов за тысячелетия до начала опытного изучения природы сложилось глубочайшее убеждение в том, что жизнь представляет собою лишь трепет космических сил, поток космической энергии, направленный сверху вниз. Источники этой энергии, таясь где-то далеко в небесных пространствах, щедро дарят миру эту энергию, приводят в движение звездные сферы и производят на Земле все те разнообразные движения в мертвой и живой природе, которые оживляют земную поверхность. Все на Земле обязано ей, этой космической энергии: смена времен года, приливы и отливы морских вод, бури и грозы, бурное или спокойное движение соков в растениях, животных и людях. Объясняя мировой процесс вибрацией космических сил, астрология тем самым освобождала мысль от гнета церковной догмы и освежала ее дуновеньем широчайших просторов, шествовала впереди всех наук как их лучшее философское завершение, как передовой боец за свободу человеческого духа.

Мы знаем, что ветвь астрологии — астроминералогия — выдвинула положение о мистическом родстве Солнца с золотом, Луны — с серебром, Сатурна — со свинцом и т. д. Это положение породило мысль о возможности превращения при помощи астрологических манипуляций металла Сатурна в металл Солнца и т. д. Из этого положения возникла алхимия, мать химии, астрологические постулаты которой блестяще оправдались в новейших достижениях электронной теории, в экспериментах Резерфорда (1871 —1937) и т. д.

Таинственные влияния планетных лучей, проникающих в темную комнату роженицы, наводят астролога-гуманиста Сируэло за четыре века до открытия Х-лучей Рентгеном на мысль: «Nullum esse corpus a luce iiitransible»*[4] . Теория о семенной коробочке круга генитуры (domus filiorum) разве не является прообразом онтогонической теории XVIII в., принятой Лейбницем в вопросе о происхождении организмов? Цицерон, упрекая астрологию в том, что она сосредоточивала внимание лишь на звездных излияниях, сделал указание на более мощное влияние климатических и топографических условий на человека, подготовленное Гиппократом и послужившее одной из исходных точек развития антропогеографических воззрений. Разработкой этих вопросов занималась астрометеорология — наука о влиянии звезд, планет, комет и Луны на воздушные явления, метеорологические феномены и погоду вообще. Связанная с астрологией, астрометеорология старалась отыскать зависимость между указанными метеорологическими явлениями и явлениями в общественной и частной жизни. Таким путем научное положение о том, что среда сроднила себе личность,— положение, подтвержденное опытом и логикою, нашло первоначально свое выражение в астрологической магии.

Наконец, что мы скажем о принципе всемирного тяготения Ньютона, разве Ньютон не претворил догмат всемирной духовной симпатии древних и догмат всемирной механической зависимости? Догмат всемирной симпатии и закон всемирного тяготения — разве это не одно и то же детище древней и повой мысли, разве не один и тот же у них корень и одна почва? И подобно тому как Ньютон не допускал мысли об actio in distans**[5] — непосредственном дальнодействии, так и древние считали промежуточную среду передатчиком всякого рода взаимоявлений,— мысли, гениально развитые Фарадеем и закованные Максвеллом в его знаменитые уравнения. Астрология потерпела поражение, но ее основной принцип не перестал существовать, наоборот, получил еще более всеобъемлющее и непреложное значение для всех вещей и явлений мира.

Пока мы исключали человеческую личность из общего строя природы, наделяя ее свободной волей, независимой от механики Вселенной, мы не могли поднять вопроса о синтезе древнего догмата духовной симпатии с принципом всемирной механической зависимости. Но новейшая наука о природе человека судит об этом не так. Открывается все большее число нитей, связывающих наше поведение — проявление нашей высшей нервной деятельности — с космическими и геофизическими явлениями окружающего мира. Пусть мы не признаем более основного постулата древней астрологии — всемирной симпатии, отрицая влияния небесных тел на нашу судьбу и состояние нашего духа, но мы инстинктивно сознаем наше непреодолимое влечение к симпатизирующей природе. Мы видим, что вопреки имеющимся у нас доказательствам существуют различные нити, связывающие нас с миром, нити настолько тонкие, что наше сознание не умеет улавливать их... Но чем более увеличивается сфера человеческого опыта, чем больше в науке накапливается фактов, свидетельствующих о влиянии среды на личность, на её развитие и поведение, тем этот принцип астрологии приобретает в наших глазах все большее значение, как наивная и одновременно величайшая догадка древних об основных свойствах нашего мира, основанного на принципах монизма Космоса! Невольно вспоминаются слова Лейбница (1646—1716): «Мировая связь в природе подобна тонкой, бесконечной, перепутанной ткани, в которой каждая часть бесконечными нитями связана со всеми прочими».

С каким величайшим презрением принято смотреть на развитие и успехи астрологической мысли! Суеверие, обман, трусость, ложь — этими эпитетами стремятся заклеймить пятитысячелетнее движение и один из самых замечательных перлов творения человеческого духа. Астрономы XVIII и XIX вв. считали своим долгом очистить от подозрения своих великих предшественников и учителей, занимавшихся астрологией. В этом направлении некоторые доходили до самой незатейливой лжи, утверждая явно противоречащие истине мнения. Рассказывают, например, будто Тихо Браге «никогда не верил» в астрологию, а Кеплер занимался ею из «корыстных соображений» и т. д. Но как раз в данных пунктах легко уязвить и современную медицину. Она в этом отношении ничуть не счастливее астрологии: самый знающий и искуснейший врач может сомневаться в том, что обладает неопровержимыми законами.

Возникает вопрос: почему мы питаем столь странную боязнь быть уличенными в склонности к астрологии? Что преступного в том, что наши идеи приняли данное направление? Неужели же нашими поступками руководит боязнь быть уличенными в грубом невежестве, быть сторонниками идей якобы «псевдонаучных», а потому постыдных, быть подвергнутыми осмеянию со стороны капралов современной науки, вооруженных невежеством и дубинами поношения? Поистине приходится удивляться лишь необычайной трусости, которую испытывают многие перед неразумным мнением человеческой массы. Там, где мы видим мельчайшее зерно искажения, уже не должно быть места огульной хуле, как бы ни были сомнительны результаты поисков. В поисках этих зерен и заключается вся сущность интеллектуального прогресса человечества.

Мы слепы в нашей современности. Глумясь над тем, что взлелеяла и над чем страдала мысль наших предков, мы сами со всеми своими аподиктическими истинами века становимся объектом насмешек будущих поколении: несравненно смешнее тот, кто позволял себе смеяться над упорным трудом в поисках истины. Мы сами превращаемся в обманутых, как говорил Вольтер. Нужно быть достаточно наивным, чтобы воображать, что современный человек дошел до последнего слова науки и философии и что будущее человечество успокоится до скончания мира на идеях нашего времени. Увы, не пройдет и полувека, как все верования и чаяния современности превратятся в «историю». Существует лишь небольшое количество незыблемых истин, которым суждено прожить тысячелетия. И кто осмелится утверждать, что, претерпев ряд преобразований, человеческая мысль не вернется снова к тем первоначальным философским концепциям, которыми болела на заре истории человечества?

Я далек от того, чтобы защищать астрологию со всеми ее догмами, которые мы никак не можем хорошенько осмыслить и понять, оставаясь в пределах современной нам науки. Догмы астрологии нам совершенно непонятны, не ясна механика бесконечной делимости внешних влияний на бесконечное количество живых существ: растений, животных и человека. Но я могу сказать, что в той правоверной науке, которая преподается с кафедр современных университетов как последнее слово человеческого знания, есть еще больше непонятного, чем в астрологии со всеми ее надстройками и всем мистицизмом. Понятия, которыми с такою детскою игривостью манипулирует современный нам физик, на самом деле совершенно не понятны... Что такое электрические или магнитные поля, распространяющиеся в пространстве? Непонятно все целиком мировоззрение, вытекающее из данных современной физики и заменившее собою механическое миропонимание старой физики

Что такое мистическая константа h—универсальная постоянная действия в теории Планка, вторгшаяся во все отделы физики? Что такое квант лучистой энергии? Снеговые кванты Эйнштейна и все сопровождающие их явления? А в теории строения атома — там бездна совершенно непонятных явлений, которые мы допускаем как нечто само собою разумеющееся, а на самом деле совершенно непонятное. Физик квантует, получает замечательные результаты, но он совсем не понимает, что он делает. Наконец, что такое электричество, во имя разоблачения которого строятся чудесные теории, но которое по мере углубления этих теорий делается все непонятнее?

Так обстоит дело в физике, с одной стороны. С другой, наоборот, мы видим небывалый ее расцвет, и открываются небывалые возможности к познанию природы вещей, углубление в самые сокровенные недра вещества, в самые отдаленные области мира... Теория электромагнитного поля, электронная теория, принцип относительности позволяют заглянуть в другие сферы Вселенной, чем те, в которых мы живем. И вот в этих-то других сферах, прочно обоснованных математически, мы снова сталкиваемся, к нашему полному изумлению, с рядом древних астрологических положений.

А.Л. Чижевский От астрологии к космической биологии (фрагмент II)

А.Л. Чижевский От астрологии к космической биологии (фрагмент III)